Живописец Сибири. Дмитрий Каратанов

Статья о художнике Дмитрии Иннокентьевиче Каратанове, опубликованная в журнале «Сибирские огни» в 1946 году  (1946, №5-6, с. 154-159). Оригинал доступен по ссылке.

Автор: Тойво Ряннель (1921-2012) — советский художник финского происхождения. Для написания статьи-очерка лично беседовал с Д.И. Каратановым, собрал интересные биографические сведения и описал некоторые произведения художника.

Лексика сохранена. Для удобства текст структурирован.

Детство Дмитрия Каратанова. Об отце и раннем увлечении искусством. Знакомство с Радецким

Художник Д.И. Каратанов открыл Сибирь в искусстве — её пейзаж, её историю, её быт. Картины, и этюды, и простые карандашные зарисовки характеризуют Каратанова как проникновенного художника и краеведа. Родился Дмитрий Иннокентьевич Каратанов в 1874 году в степном улусе Аскыз из реке Абакан.

В семье Каратановых любили искусство: выписывали книги и журналы, в том числе и «Всемирную иллюстрацию», где будущий художник впервые увидел воспроизведение картины В.И. Сурикова «Пир Валтасара». Про автора «Утра стрелецкой казни» Иннокентий Иванович Каратанов рассказывал сыну с особым волнением, как о примере настойчивости на трудном пути художника. Рассказывал о том, как красноярского губернского писца Василия Сурикова вначале не приняли в Императорскую Академию Художеств, по упорство взяло свое: Суриков поступил в Академию, успешно кончил её. И вот слава художника дошла до далекого степного улуса.

Сам Иннокентий Иванович Каратанов тоже рисовал. В детстве увлечение было сильным, но с годами другие дела заслонили любимое занятие. Много труда было положено на составление описания природы и быта Минусикских степей, за что он получил звание действительного члена Географического Общества, почётную грамоту и серебряную медаль. Большое участие он принял в основании Минусинского музея.

Служа в торговой конторе золотопромышленника П.И. Кузнецова в Аскызе, Иннокентий Иванович заменял и врача, и агронома, и ветеринара, снискав заслуженное уважение населения. Он любил свой край, как патриот и художник. Иногда без всякой причины брал увольнение со службы и уезжал то на золотые прииски Удерея, то на Бирюсу, то па рудники Забайкалья. Эта любовь к Сибири передалась и сыну.

Сам художник Каратанов вспоминает, как он 5-6-летним мальчиком рисовал с натуры степь и русскую церковь в Аскызе, для этого выбегая из комнаты на улицу посмотреть и обратно, к рисунку в комнату; часто уходил в степь с другом Колей Катановым искать где-нибудь на размывах реки медные наконечники от стрел и «всякую историческую мелочь» на местах воображаемых сражений сагайского народа с войском Чингисхана.

Наверное и Николай Фёдорович Катанов — первый учёный из Хакассии, профессор Казанского университета впоследствии вспоминал детские походы в степь с Митей Каратановым.

Родители будущего художника ценили дарование сына, но никогда не хвалили его рисунки и не настаивали на том, чтобы сын стал художником. Но Дмитрий Каратанов скоро сам понял, что только, искусство — его стремление и цель.

В Аскыз в 1884 году приехал политический ссыльный Радецкий и поселился в доме Каратановых. Знакомство перешло в дружбу. Радецкий иногда целыми днями писал, иногда уходил в степь, а вечерами рассказывал о будущем Сибири, о ее природных богатствах; а людях. В прогулках Радецкого сопровождал Дмитрий Каратанов. Однажды они сидели на кургане, вдали от улуса. День был знойный и тихий. Друзья молчали, глядя на лиловый горизонт, где появилось темное, быстро увеличивающееся пятно. Оно приближалось с быстротой урагана, и вскоре в облаке пыли стали видны распластавшиеся в беге фигуры лошадей. Табун пронесся мимо с нестройным гулом, гиком пастухов, щелканьем бичей.

 — Какая сила! Какое Стремление вперёд! — проговорил Радецкий. — Вырастишь, Митя, напиши картину. Будет самая величественная вещь. Понимаешь меня? Покажи в этом движении не просто табун и бескрайнюю степь, а создай песню — символ свободы. Только то произведение ценно, где есть большая мысль.

Радецкий, наверное, чувствовал действие своих слов, но вряд ли он знал, что рядом с ним шагает истинный художник Сибири, духовно сложившийся, с большой любовью к родине. Ему не хватало еще опыта, уменья и школы, но главное, что движет кисть художника, уже родилось и окрепло в нем. Это, пожалуй, и было зарождение художника Каратанова, ибо спустя шестьдесят с лишним лет он с волнением вспоминает о Радецком.

Дмитрий Каратанов и Василий Суриков

Дом Ивана Степановича Каратанова, дедушки художника, стоял недалеко от дома Суриковых в Красноярске. И когда семья Иннокентия Ивановича Каратанова перехала в Красноярск, юный художник лелеял мечту встретиться с Василием Ивановычем Суриковым, приезд которого ожидался из Москвы. Дмитрий берёг рисунки, сделанные Аскызе и на пути в Красноярск по Абакану и Енисею, и вот, узнав о приезде знаменитого красноярца, он с рисунками направился к нему.

«Впервые я посетил Василия Ивановича Сурикова, — пишет в своих воспоминаниях художник, — в 1888 году, когда мне не было ещё полных четырнадцати лет. Но сегодня, когда я пишу воспоминания о нашей первой встрече, мне невольно кажется, что она происходила недавно — так свежи в памяти мельчайшие подробности её.

С раннего детства я научился любить и уважать знаменитого художника-красноярца по рассказам своего отца и по художественным репродукциям с картин Василия Ивановича, хранившимся в библиотеке отца. С душевным трепетом, прижимая к груди пачку своих детских рисунков, вошёл я в дом Суриковых.

Васенька у себя, — сказала мать Сурикова, приветливо поздоровавшись со мной. — Пройдите к нему наверх.

И вот я в «святая святых» живописца, в комнате, где развешаны его этюды, а на мольберте — неоконченная картина «Исцеление слепого».

Василий Иванович часа три беседовал со мной, указывая на достоинства и недостатки моих рисунков, показывал мне свои итальянские этюды, и дал много ценных советов.

Когда ты рисуешь что-нибудь, никогда не начинай с деталей, всегда с общего, — сказал Василий Иванович и при мне сделал беглый набросок со своей руки, показывая, как именно нужно рисовать.

Ты работаешь с натуры. Это хорошо. Продолжай. Но надо учиться писать правильно, — и он дает мне гравюрку итальянского художника Блоас с изображением женской головки. — Посмотри, как правильно сделаны нос, глаза, научись правильно строить лицо. Больше рисовать надо на воздухе, на солнце. И, рисуя любым материалом — карандашом, углём —всегда имей в виду цвет, живопись».

Художники, повлиявшие на творчество Д.И. Каратанова. Обучение в Академии художеств

Большое влияние на формирование художника Каратанова имел также известный сибирский художник М.А. Рутченко, мастер академической выучки, знаток искусства. Знакомство Каратанова с Рутченко относится ко времени первой встречи его с В.И. Суриковым. Талантливый педагог Рутченко обратил внимание на исключи­тельные способности ученика и давал ему систематические уроки по рисунку и живописи. Ешё больше сблизил ученика с учителем случай, о котором вспоминает художник Караганов.

«Как-то я узнал, что Михаил Александрович ищет квартиру. А я слышал, что отец собирается сдать половину нашего дома знакомому чиновнику. Не спросив отца, я побежал к учителю. Мы собрали его этюды и краски, наняли извозчика и поехали. Случилось так, что в это же время задумал переезжать к нам и знакомый отца. Подводы столкнулись в наших воротах. Папаша в недоумении разводил руками на крыльце, извинялся перед гостями и принимался ругать меня. Не помню точно, как и чем я оправдывался, что говорил, но помню хорошо, что кончилось все это весёлым чаепитием у нас, после чего жить в нашем доме остался Михаил Александрович. Правда, после от нас он переехал к Чернышевым, и я его навещал там. Работал Михаил Александрович тогда больше над религиозными темами. Это были заказы красноярского собора. Рассказывал он мне много об Академии Художеств, о строгом седом академике Бруни, об аккуратном, румяном профессоре Неффе — авторе «Купальщиц».

Конечно, в определении творческого направления Рутченко не мог влиять на Каратанова, но требовательный подход к технике исполнения передался ученику.

Картина портрет Узник Рутченко
Рутченко Михаил Александрович
В одиночном заключении. [ Арестант в тюрьме, Узник], конец XIX в.,
холст, масло,
55 х 90 см, Красноярский краевой краеведческий музей
К сожалению, работы художника Рутченко почти не сохранялись. В Красноярском краевом музее находится лишь одна его картина «Узник».

Осенью 1892 года Дмитрий Каратанов, по совету В.И. Сурикова, поступил В Им­ператорскую Академию Художеств.

«Петербург мне показался серым, — вспоминает. художник. — Нева походила цветом на гранит её набережных, а низкое сизое небо, казалось, опустилось на крыши великолепно-строгих дворцов. И даже русский разговор не так звучал, как у нас в Красноярске».

И лишь в мастерских Академии молодой художник на время забывал о могучем Енисее и синих горах, поросших тайгой.

«Из преподавателей, — далее вспоминает. художник, — пользовался общей любовью всех студентов Илья Ефимович Репин. Маленький, оживленный он входил в мастерскую, брал кисти и учил, как надо писать, возносил до небес в похвалах чью-нибудь работу, понравившуюся ему, а иногда возмущенно ругался, когда студенты не могли выполнить его требований».

Часто знаменитого учителя сопровождал его талантливый ученик Валентин Серов, который обратил внимание на своеобразные работы Каратанова. Позже Каратанов написал декорации к первой постановке оперы «Вражья сила» — композитора Александра Серова — отца художника.

***

Еще в Красноярске в галлерее золотопромышленника П.И. Кузнецова Каратанов видел картину Сурикова «Памятник Петру I освещенный луной». Неповторимая композиционная законченность этого произведения уже тогда поражала его. Однажды петербургской ночью он, возвращаясь из театра с друзьями Быстрениным и Герардом, остановился на площади и гениальное творение Фальконэ и Колло, воспетое Суриковым, возникло перед его восхищёнными глазами.

Чего молчишь, Каратанов, — шутя говорил Герард, — или у вас в Красноярске есть такие памятники, или такая опера?

Такой оперы нет, — отвечал Каратанов, — но есть свой театр и есть такое своё, чего нет в Петербурге и вообще нигде!

Наверное, Каратанов имел ввиду синие просторы Енисея, вечный шум тайги и нагромождения скал, оплетённые цветами.

На летние каникулы Каратанов уехал в Сибирь. С волнением он подъезжал к Красноярску, пристально вглядываясь в холмистый горизонт, за которым вот-вот должна была показаться гора с белой остроконечной часовней. Там он вместе с Рутченко писал первые этюды красками.

Родители Каратанова, ко времени его приезда из Академии, переехали на золотые прииски Бирюсы. За ними уехал и художник.

На Бирюсе он впервые увидел жизнь золотоискателей, ещё никем не воспетую. Он наблюдал старателей на промыслах, где у ревущих горных рек они ворочали железными скребками каменистую породу в широких деревянных колодах.

Ушли те времена и тех старателей нет, но их образы живут в зарисовках художника Каратанова. Особенный интерес представляет эскиз «Приход старателя».

Следующим летом он писал этюды Манского Белогорья; с охотником Фёдором Зайковым уходил на целые недели в тайгу, спал в пихтовых шалашах, встречал рассветы с палитрой в руках.

После «серого Петербурга» художник по-новому увидел красочный мир Сибири, её реки и горы, тонкий узорный рисунок тайги. И творческая интуиция подсказала ему выразительные средства для передачи характерных особенностей сибирской природы.

На осенней выставке в Академии Художеств выгодно отличались работы Каратанова; свежестью дышало от сибирских пейзажей. Долго смотрел этюды Каратанова знаменитый художник — Архип Иванович Куинджи — автор «Лунной ночи на Днепре», «Берёзовой рощи». Он разыскал скромного сибиряка.

Спасибо, Каратанов. Это получше крымских да итальянских этюдов, что другие привезли… Как бы вам вернее сказать — в ваших работах больше проникновенности в ту страну, которую пишете. Скажу откровенно; этюд, где обла­ко белое над горами всходит… я восхищён. Продайте мне его.

«Не помню, почему, — вспоминает Каратанов, — но я отказал».

Можно подумать, что слова прославленного мастера цвета, скупого на похвалы, показались молодому, требовательному к себе художнику снисхождением, и он просто не поверил высокой оценке.

Так же получилось несколько лет спустя в Москве, когда его работы восхитили известного художника Савицкого.

* * *

На четвёртом году обучения в Академии Художеств Каратанов пришёл в мастерскую профессора Чистякова. Эта мастерская стояла особняком от всей Академии. Там вечерами рисовали с натуры уже сложившиеся мастера: Виктор Васнецов, Врубель, Серов. Художник большой культуры Чистяков, владеющий техникой живописи не хуже мастеров возрождения, в своем творчестве был неудачником и всю свою долгую жизнь посвятил воспитанию русских художников. Авторов уже известных картин он превращал снова в скромных учеников, заставляя рисовать с натуры простейшие предметы.

Павел Петрович внимательно просмотрел рисунки Каратанова.

Рано, молодой человек, вам еще ко мне… вот посмотрите, как Врубель работает: одной линией дает и вес и полноту формы.

На этот раз знаменитый педагог, пожалуй, ошибся. Своеобразный подход художника-сибиряка к рисунку показался Чистякову простым ученичеством. То, что Чистяков считал недостатком, художник Каратанов считал «ключом» к разрешению темы Сибири и развивал именно эту сторону в своей работе.

Может и не это было основной причиной, но Каратанов в воспоминаниях кратко сообщает, что после четвертого года обучения он покинул Академию Художнств

Раннее творчество Дмитрия Каратанова

Период раннего творчества Каратанова характеризуется исключительно оптимистическим восприятием сибирского пейзажа. Выполненные широкой манерой письма, насыщенные солнцем, его картины и этюды явились основой реалистического пейзажа Сибири. В Красноярском Краевом музее сохранились произведения художника периода начала девятисотых годов. Они не похожи на современные работы Каратанова. В них нет ещё лаконичного в колорите «каратановского лица», но есть та сила цвета и предметности, что определяет уже крупного мастера.

На небольшом полотне «Ледоход на Енисее» следует остановиться особо. Здесь определился, присущий для художника композиционный приём, который делает зрителя не только созерцателем, а вводит его в действие изображаемого. На первом плане — льдины; корпусно написанные до физического ощущения формы, они являются как бы цветовым камертоном в картине. Горизонт и разворот реки выражены на плоскости холста так, что зритель как бы «оказывается в середине реки», где сквозь отражающую весенние облака поверхность воды, чувствуется глубина и весомость водной массы.

Большое место в творчестве Каратанова раннего периода занимают «Столбы» — живописная горная местность близ Красноярска, где сиенитовые скалы, созданные выветриванием, подобно крепостям, громоздятся над тайгой.

В Красноярском музее, среди других работ, есть небольшая картина: солнце, пробиваясь сквозь зелень, дробится на листве и стеблях густой заросли; поросшая мхом скала бросает тень на деревья и траву. Где-то за зеленью тайги чувствуется чистое летнее небо. Гармония форм и красок настолько сильна, что запоминается навсегда.

Но не только красочная природа «Столбов» волновала художника Каратанова. «Столбы» — это излюбленное место отдыха и народных гуляний жителей Красноярска Здесь организовывались маевки, произносились революционные речи, зачитывались прокламации. В 1901 году художники Каратанов и Шестаков были арестованы в избушке у «Третьего столба» и доставлены в Красноярскую тюрьму жандармами, как участники маёвки.

Такую маевку изобразил художник Каратанов на большом карандашном рисунке.

Своеобразная красота «Столбов» известного всему миру заповедника, — «русской Швейцарии» по словам А.В. Луначарского — нашла верное изображение на полотнах Караганова. Художник явился также одним из инициаторов организации Государственного заповедника «Столбы».

Экспедиции и зарисовки

В 1907 году Д. И. Каратанов принял участие в экспедиции профессора В.И. Анучина в Туруханский край — «к остякам», как тогда говорили. Все работы художника — и этюды, и зарисовки — были приобретены музеем Александра III, а впоследствии изданы вместе с трудами Анучина. Есть сведения, что часть этих работ попала в Америку в музей Чикаго.

От Енисейска до Верхне-Имбатска экспедиция спускалась по реке на илимках — больших лодках, приспособленных для паруса и бичевы. Такое передвижение было удобно для целей краеведения, и художник в любом интересном и нужном месте мог работать. Быт и природу Туруханского края в самых выразительных образах воссоздал художник Каратанов. Сейчас эти работы стали ценнейшими историческими документами.

В 1911 году художник предпринял другое путешествие на Север с известным исследователем Дугариновым. Весь летний период от первого до последнего парохода, экспедиция находилась в низовьях Енисея в районе Гольчихи. К сожалению, зарисовки Караганова были приобретены частным лицом и сведений о них сейчас нет.

В 1923 году художник ездил на Север уже по заданию Красноярского музея, где и находятся выполненные им работы. Эти произведения Караганова, кроме их большого документального значения, ценны неповторимой проникновенностью в тему Севера.

В Новосибирском музее находится рисунок Каратанова «Рыбаки на Енисее». Лю­бопытно воспоминание самого художника об этой работе: «Организовалась выставка в Новосибирске. Зашел ко мне художник А.С. Шестаков — один из ее организаторов, и увидел моих «Рыбаков». Так в незаконченном виде и забрал их на выставку».

Язык «Рыбаков», близкий к примитиву, выбран художником после долгих и серьёзных исканий, и оказался верным для создания образов трудолюбивых жителей Енисейского Севера. В очень, казалось бы, простых средствах изображения найдена высокая законченность произведения и трудно понять, где кончается простота и начинается величие. В «Рыбаках» угадана одна самая верная «из миллиона возможностей» для раскрытия образа, о которой говорил Лев Николаевич Толстой.

В 1926—1927 годы, художник Каратанов участвовал в ихтиологических экспедициях в Нарымском крае. Путь лежал из бассейна Енисея в бассейн Оби через канал. Часть зарисовок этого периода хранится в Новосибирском музее.

В собрании художника есть рисунок «Нарым». Смелость композиционного построения рисунка запоминается навсегда. Почти всю плоскость рисунка занимает рыболовная сеть с извивающимися бичевами, грузилами, поплавками, а в узоре сети — река, рыбаки, лодки. Рисунок является как бы собирательным образом Нарыма — край рыбных промыслов.

Подобно В. И. Сурикову, Каратанов не мог работать постоянно в мастерской — потребность новых впечатлений, органическая необходимость проверить замысел в натуре влекли его каждое лето в разные концы края. Пытливость краеведа, в сочетании с дарованием художника, позволили создать Караганову целую «Галлерею Сибири», начиная от историческо-этнографических работ, кончая ботаническими зарисовками, доведенными до высокой художественной образности.

Новые встречи с Василием Суриковым

Наезды В.И. Сурикова на родину, в Красноярск стали довольно частыми в 1900 и в 1910-х годах.

«Помню, — рассказывает Д.И. Каратанов, — как однажды я пришёл к Суриковым, Василий Иванович встретил меня у ворот: ,

Вы ко мне, а я из дому. Пойдемте гулять, — день-то какой прекрасный!»

Это было, примерно, лет через пятнадцать после моей первой встречи с ним.

По дороге Василий Иванович обратил мое внимание на старинные постройки, и мы невольно заговорили об архитектуре. Суриков дружески упрекал меня за то, что я не взял с собой альбома.

Вот вы, молодые художники, много бродите, встречаете на пути столько интересного, — надо тотчас же зарисовать это. Эти точеные вереи (столбы) у ворот, потомки забудут о них. А ведь это прекрасный образец народного творчества. Это примитив, и примитив изумительный.

Оживленно беседуя, мы подошли к плашкоуту, где стояло много крестьянских подвод.

Смотрите, какая интересная дуга, — воскликнул Василий Иванович, и тотчас же вступил в разговор с крестьянами. Мало-помалу вокруг нас собралась толпа. Мужики наперебой рассказывали о «знаменитых дуговых мастерах», а Василий Иванович с интересом слушал эти рассказы, стараясь сыскать в своих карманах бумагу и карандаш, чтобы зарисовать понравившуюся дугу.

На обратном пути Василий Иванович много говорил о народном творчестве, восхищаясь мастерством людей, умеющих создавать прекрасные вещи.

Каратанов, по примеру Сурикова, в своих поисках всегда обращается к народному творчеству.

«Приехав последний раз в Красноярск в 1914 году, — вспоминает Каратанов, —Василий Иванович посетил рисовальную школу, открытую в 1909 году по инициативе его и архитектора Чернышева в помещении купеческого общества. Когда я стал рассказывать об успехах, достигнутых за пять лет работы учениками школы, среди которых были люди самых различных возрастов и профессий, он сначала отнесся к моему рассказу с шутливым недоверием.

Мне хотелось бы видеть результаты работы, — сказал он.

Но, просматривая отобранные мною на удачу рисунки, этюды акварелью и маслом, он был удовлетворен, говоря, что люди, так прекрасно передающие мёртвую и живую натуру, могут поступать прямо в натурный класс столичной рисовальной школы».

Д.И. Каратанов был постоянным ведущим преподавателем этой школы.

Известный сибирский художник А.П. Лекаренко пишет в воспоминаниях:

«Преподавателями в школе были: художник Каратанов, скульптор Попов и Вагнер, но самым авторитетным и пользовавшимся общей любовью учеников был Дмитрий Иннокентьевич. Его я и считаю своим первым учителем и воспитателем, который привил вкус к искусству и любовь к своему прекрасному краю».

Историческая тема в творчестве Д. И. Каратанова

Историческая тема в творчестве Д. И. Каратанова, наряду с пейзажем, занимает одно из главных мест.

Над картиной «Красноярский бунт 1698 года» художник Караганов работает уже ряд лет. Как известно, В.И. Суриков немало потрудился над этой темой: он оставил несколько эскизов и этюдов, отмеченных датами разных лет, следовательно, тема его интересовала долго и серьезно.

Картина бунт Красноярск Каратанов
Каратанов Дмитрий Иннокентьевич
Красноярский бунт. Расправа с воеводой Дурново, 1930-е гг.,
холст, масло
77 х 131 см, Красноярский краевой краеведческий музей

В 1901 году появилась статья Н.Н. Оглоблина, работавшего над документами сибирского приказа: «Красноярский бунт 1695—98 гг. .(очерк из истории народных движений в Сибири)». Значение красноярского бунта не было лишь узкоместным. «Красноярская шзтоетъ» 1696—98 гг., — пишет Оглоблин, — не прошла бесследно для Сибири, с интересом следившей за борьбою «воровских людей» с воеводами. Есть доказательства, что многие сибирские города были в деятельных сношениях с красноярскими бунтовщиками. Строились какие-то общие планы действий, намечалась отдаленная цель, развивалась солидарность интересов. Красноярск обронил какую-то новую мысль, над которой «думами» и другие сибирские города».

Розыскное дело московских «сыщиков» думных дьяков Полянского и Берестова за 1695—99 гг. сохранило сведения о «брожении» в Иркутске, и о связи иркутских служилых людей с красноярскими «воровскими людьми». В 1695—96 годах происходили «бунтовские замыслы и мятеж» служилых людей Селенгинского, Удинского, Кобанского и других острогов Иркутского уезда против приказных людей этих острогов.

Тема по своей исторической значимости была вполне приемлема для Сурикова и соответствовала его творческим задачам.

Я не понимаю действия отдельных, исторических лиц, — говорил он, — мне нужно вытащить их на улицу, т. е. в народ. Массовые сцены на улицах Красноярского острога и на берегу Енисея давали возможность Сурикову, в свойственном ему приеме, раскрыть образ народа-героя. Кроме того, заинтересовала эта тема Сурикова ещё и потому, что здесь действовало казачество, а художник гордился своим происхождением из сибирских казаков. В письме к брату он советует найти статью Оглоблина: «Тут есть фамилии многих наших казаков, в том числе имена наших предков с тобой — казаков Ильи и Петра Суриковых, принимавших участие в бунте против воевод-взяточников».

В одном из эскизов Суриков показывает эпизод избиения воеводы на площади перед Покровским собором в «малом городе», стены и башни которого показаны на рисунке. По предположению исследователя творчества Сурикова — А.И. Турунова, справа на переднем плане показана фигура Карачана Тайларова, предводителя «служилых инородцев», выступивших против воеводы вместе с казаками, а вторая (средняя) фигура, возможно, казака Петра Сурикова — активного участника событий. Воевода Дурново показан в середине толпы, схваченный десятком рук. В статье Оглоблина говорится: «…затем Дурново вытащили на двор, толпа подхватила его, била по щекам, за волосы драла, издевалась всячески…»

На другом эскизе показан эпизод, когда «по сговору Лисовского — наместника, в одно время бывшего воеводой вместо Дурново — воевода был брошен в лодку и отправлен вниз по Енисею, а народ с берега бросает камни во след». Замыслы были интересными, но, видно, не удовлетворяли больших требований гениального художника Сурикова. По сведениям В.А. Никольского, в семье художника сохранились несколько первоначальных набросков композиции этой картины.

Работа над темой Красноярского бунта совпадает с подъёмом революционного движения в России, с 1905 годом. Естественно, что перед Суриковым встала задача по-новому разрешить тему бунта, которая живо перекликается через века с событиями, современными ему. Революционному смыслу темы Красноярского бунта Суриков придавал особую значимость, а эскизы, которые он создал, можно думать, он ценил лишь как эпизоды, требующие больших обобщений для создания настоящего образа народа-героя.

Работа затянулась на годы, но смерть художника прервала рождение картины. Суриков меньше двух лет не дожил до Великой Октябрьской революции, которая сделала его гениальное наследство вечным достоянием народа.

Художник Каратанов — гражданин и певец Сибири не мог пройти мимо незавершенного замысла Сурикова — воспроизвести в художественных образах событие, являющееся одной из героических страниц истории Сибири. Тема эта сама по себе большая и ответственная, а после многих вариаций великого Сурикова стала ещё серьезней для нашего современника Дмитрия Иннокентьевича Каратанова. Нужна большая решимость, чтобы, после по пыток Сурикова, искать, и найти свой подход к данной теме.

Каратановым взят эпизод, когда воевода, схваченный народом, стащен с крутого берега к воде и восставшие, полные решимости расправиться с ним, на миг остановлены жестом Лисовского, уговаривающего народ не убивать Дурново, а бросить в лодку и спустить по течению. Драма доведена до кульминационной точки и зафиксирована художником на том моменте, когда зритель сам мысленно читает продолжение действия. Смелым композиционным играемом вывел «художник лодку из-под нижней рамы картины, тем самым как бы давая развитие происходящему за пределами картины. Основная часть полотна занята народом, показанным в психологическом отношении соответственно происходящему, но и широту Енисея, и протокольную характерность места сумел передать художник в небольших кусках реки и берега.

Верится, что предки, наших славных сибиряков были такими, как они показаны на картине Каратанова — сильными, мужественными. А общая композиционная законченность запоминается своей выразительностью форм. Каратанову удалось в самой технике живописи найти «историчность», без нагромождения костюмов и других деталей, характеризующих эпоху, а некоторая общая «примитивность» только помогает трактовке темы, ставшей уже народной легендой.

Большая требовательность художника к своим задачам заставляет его считать картину пока еще незаконченной вполне, но о том, что уже сделано, можно говорить, как о большой творческой удаче.

По заказу Красноярского краевого музея Д. И. Каратанов написал картину «Постройка острога Красного Яра в 1626 году». Известно, что художник не только изучил труд «тобольского служилого человека» Семена Ремизова — «Чертёж всех сибирских градов и земель в XVII веке», но и постарался изучить место, где стоял острог и узнать размеры и древесную породу балок и свай, из которых был сооружен острог.

В громадной исторической картине «Похороны Чальникова», хранящейся в Красноярском музее, Каратанов сохранил все черты города времен 1905 года. Многое изменилось в лице Покровки (части города), но в документальном произведении художника сохранился исторический облик бывшего Красноярска.

 

Но когда художник отходит от повествования конкретного события, он создаёт историческую композицию, подчиняя все элементы картины более выгодному звучанию на полотне. Например, большую тему «Землепроходцы» он разрабатывает а десятке вариантов, в сотнях рисунков и набросков, в многочисленных зарисовках ракурсов голов, и всех иных деталей картины, которые найдут в ней место.

Наиболее законченный вариант таков: по каменистому берегу бурной сибирской реки движется группа сильных людей, тянущих на бичеве большую кочу. Это — открыватели новых земель, рек, пришедшие в Сибирь.вместе с Ермаком!

В движениях этих людей, смело стре­мящихся к верховьям неисследованных рек, есть глубокое жизнеутверждение, сила первооткрывателей, построивших Туруханск, Енисейск, Илимск…

Каратанов — поэт сибирской тайги

Долголетнее изучение природы открыло для художника много законов построения композиции сибирского пейзажа. Он умеет дать линию гористого горизонта в таком сочетании с формами переднего плана, что зритель невольно чувствует себя в той обстановке — среди пихт, лиственниц, вывороченных корней и камней, которые переданы в надолго запоминающихся образах.

«Ведь деревья не так растут, — говорит Каратанов, — как их захочет поставить художник. Каждое дерево по-своему тянется к солнцу, по-своему цепляется за землю, каждая ветка растёт так, как ей удобней в общей массе».

Нужно кровно срастись с Сибирью, сотни раз ночевать у таежного костра в голубой сибирской ночи, нужно тысячи километров пройти по её горам и долинам, написать сотни этюдов, чтобы изучить анатомию вековых лиственниц и прочувствовать шелест трав и цветов.

«Я врос в эту природу, как вот та лиственница». — говорит художник, показывая узловатым, как сучок, пальцем в угол своей картины.

Он изучил построение цветов, весомость камней, нагибы веток. К теме охоты он обращается постоянно. У него есть зарисовки камасных лыж, рукавиц, ружей, шапок. Жаль, что Красноярский музей не сумел приобрести все работы художника — добрая половина их разошлась по частным собраниям, а часть исчезла бесследно.

В 1940 году, но заданию Красноярского Союза советских художников, Каратанов, вместе с художником Поповым, совершил поездку в исторические места ссылки товарищей И.В. Сталина и Я.А. Свердлова в Туруханск и на Куренку. Работы, привезенные оттуда, являются ценными историческими документами и воспроизведены в репродукциях.

Только в условиях нашей социалистической действительности творчество Каратанова получило полное развитие.

Ещё бы мне одну такую жизнь! — говорит художник. — Кажется, только теперь я научился понимать жизнь и истинное значение искусства.

Даровитому художнику кажется, что им ещё мало сделано. Можно думать, что он, требовательный к себе, просто недооценивает громадную работу, проделанную им для искусства Сибири, для воспитания художественных кадров.

Его произведения: «Постройка острога Красного Яра в 1626 году», «Похороны Чальникова», «Землепроходцы», «Красноярский бунт в 1698 году», «Рыбаки на Енисее», «Белогорье», «Река Базаиха», «Осень», «Сумерки», «Непроходимая чаща» «Лесотундра». «Столбы зимой», «Енисей» и другие работы — громадный труд вдохновенной кисти. Художник полон новых замыслов. Сейчас старым мастер готовится к Всесоюзной художественной выставке, которая будет открыта к тридцатилетию Октября.

Добавить комментарий