Статья о творчестве Григория Ивановича Гуркина. Источник: журнал «Сибирские огни», 1967, №10, с. 159-162. Автор: Лариса Снитко. Текст структурирован.
Содержание
Певец Сибири. Путь в искусство Григория Ивановича Гуркина
Путь в искусство у Григория Ивановича Гуркина был не совсем обычен.
Алтаец по национальности, родившийся среди людей, далеких от искусства, он рано почувствовал тягу к творчеству. Тайком от отца мальчик бегал в иконописную мастерскую, единственное место, где учились рисовать, и с жадностью смотрел, как на чистом листе бумаги каким-то чудом возникают изображения людей. Руководитель мастерской, заметив любовь Григория к художеству, стал разрешать ему рисовать анатомические элементы: глаза, нос, руки. А дома, прячась от домашних, мальчик увлеченно рисовал фигурки людей и целые сценки. Отец, желавший видеть своего сына шорником, рвал рисунки, запрещал посещать иконописную мастерскую. Однако это не остановило Григория, любовь к краскам победила все. Учеба в иконописной мастерской с. Улалы (ныне г. Горно-Алтайск), кратковременная работа учителем в с. Паспаул, затем учеба и работа в иконописной мастерской г. Бийска были первыми шагами алтайца в этой области.
Познакомившийся с ним в это время студент Певческой Капеллы Андрей Викторович Анохин, будущий этнограф, композитор и педагог, так вспоминал о Гуркине: «Григорий Иванович всегда носил с собой папку и карандаш и пользовался всяким моментом, чтобы зарисовать что-нибудь с натуры».
Мечта целиком отдаться живописи все более крепла, и осенью 1897 года Гуркин вместе с Анохиным отправился на перекладных до Томска, а оттуда, заручившись некоторыми рекомендациями, в Петербург.
Северная столица встретила живописца неприветливо. Однако его рисунки были одобрены Шишкиным, и это решило судьбу Гуркина: он не был принят в Академию Художеств, но стал заниматься в мастерской выдающегося русского художника.
За зиму 1897 года Гуркин освоил основные понятия перспективы, композиции, технических приемов живописи и рисунка. Шишкин часто повторял: «Главный учитель — работа. Вот тебе кисть, вот холст и краски… Учись».
Гуркину не пришлось тратить много времени на поиски «самого себя»: уже в то время его властно тянула природа родных мест с её непролазной тайгой, бурными реками и валунами.
Подготовка у Шишкина помогла Гуркину стать вольнослушателем по классу живописи профессора Академии Художеств А. А. Киселёва, одного из немногих живописцев горного пейзажа. Пошли годы учебы…
Возвращение на Алтай. Выставка в Томске
В 1905 году Гуркин возвращается на Алтай, и с этих пор вся его жизнь и творчество связаны с родным краем.
Уже на открывшейся в 1907 году в Томске художественной выставке экспонируется 19 картин, 200 этюдов и около 100 рисунков Гуркина, свидетельствующих об упорном труде художника. Ведущим жанром в его творчестве становится пейзаж.
Стремительные реки, тихие и глубокие озера, душистые леса в разные моменты дня и в разные времена года… Горное озеро с зеркальной поверхностью («Озеро в Лаже»)… Прихотливо извивающаяся среди валунов маленькая речушка («Река Ул»)… Могучий и молчаливый седой Хан-Алтай, вечную тишину которого нарушает лишь скользящее облачко да орел — царь-птица… А вот бурно катит свои рыжеватые воды неугомонная красавица Катунь («Река Катунь», «Катунь освобождается ото льда», «Вечерние тени»)… Целая сюита великолепных горных пейзажей, картины величавой девственной природы Алтая привлекают внимание и новизной темы, и серьезным живописным ее решением.
Интересны были рисунки и живописные этюды Гуркина, отразившие быт алтайцев («В тайге», «Напал на след», «Юрты», «Камлание»).
Выставка картин художника, по откликам сибирских газет, имела большой успех, появилась заметка и в столичном журнале «Нива», а неделя, когда экспонировались его произведения, была названа «неделя Гуркина». Часть его произведений была тут же куплена.
Алтайский эпос и этнографическая тема в творчестве
Успех выставки окрылил алтайского живописца. Он с головой уходит в творчество, много путешествует, собирает этнографический материал, месяцами живет в горах, пишет этюды. Крепнут его связи с передовой интеллигенцией Сибири.
В этот период Гуркин явно тяготеет к Томску, с его университетом, видными учёными, частыми художественными выставками. Особенно он сближается с интеллигенцией, группирующейся вокруг еженедельника «Сибирская новь» и «Томского общества любителей художеств», созданного по инициативе Г. Н. Потанина и много сделавшего для пропаганды научных и культурных достижений отсталого края (иногда, впрочем, чрезмерно акцентируя самостоятельность Сибири и противопоставляя её общему руслу политического и культурного развития России). Дружеские связи с Потаниным обусловили частые встречи алтайского художника со многими учёными и общественными деятелями Томска. В свою очередь Потанин, Сапожников, Вейнберг, художник А. О. Никулин, краевед Верещагин и др. были частыми гостями в с. Анос (прим. Анос — деревня на берегу Катуни, где еще до революции поселилась семья Гуркиных.). Вместе с ними Гуркин совершил ряд длительных путешествий по Алтаю. Не случайно в этот период у него появилось много произведений этнографического характера (зарисовки наскальных изображений древних алтайских племен, а также утвари и одежды современных алтайцев).
Гуркин прекрасно знал устное творчество своего народа. Сохранилось одно из писем Потанина к С. Ф. Ольденбургу, где он сообщал, что собирается ехать на Алтай, что там у него «компания сотрудников», которые помогут собрать алтайские сказки, «чтобы можно было представить в этнографический отдел Географического общества целый сборник алтайских сказок в тексте и с именами собирателей на обложке: Гуркин и Никифоров» (Я. Р. Кошелев. Русская фольклористика Сибири XIX — начало XX вв. Томск, 1962, стр. 185.).
В эти годы неоднократно встречался Гуркин с сибирскими писателями Г. Гребенщиковым и И. Тачаловым. В первой половине 10-х годов окрепли его дружественные связи с В. Шишковым, в то время работавшим по устройству Чуйского тракта в Алтайских горах. В. Шишков был устроителем выставки алтайского художника в Томске (1915 г.), а народная песня о Хан-Алтае была впоследствии использована писателем в рассказе «Прокормим».
Сам Гуркин широко использовал сюжеты легенд и сказок не только в живописных и графических произведениях. Не лишенный литературного дарования, он часто в своих письмах, дневниках, вступлениях к каталогам выставок употреблял меткие народные поговорки, отрывки из песен, образные выражения. Вот некоторые из них: «Скалы хмурятся, думу думают»; «Загуляли туманы по кедровым островкам»; «Шумит водопад, серебряной лентой спускаясь со окал, как конь богатырский ретивый — весь в брызгах» и т. д. Перу Гуркина принадлежит также несколько очерков, посвященных природе и прошлому Алтая.
Ряд графических работ Гуркина знакомил зрителя с Алтаем, воспринятым через призму народных сказок и легенд. Образ широко известного в алтайском фольклоре богатыря Сартыкпая находим мы в графическом произведении художника «Легендарный герой Сартыкпай». Один из вариантов легенды о бурной и непокорной реке Катуни, повествующий о неутешном горе женщины, бросившейся в реку после смерти любимого мужа, взят в основу другого графического произведения. Мотивы борьбы добрых и злых сил своеобразно претворены в листах «Горный дух», «Битва в долине».
Знание алтайского эпоса сказалось также в книжной графике Гуркина. Им выполнено по народным мотивам несколько заставок к «Алтайскому альманаху», обложка к журналу «Сибирский рассвет» и ряд обложек к каталогам своих выставок.
Описания картин
В чем же сила произведений художника, почему у его картин и сейчас останавливается посетитель музея и долго, внимательно всматривается и уходит, бережно унося воспоминания о тонком и своеобразном поэте горного Алтая?..
…Перед нами одно из первых полотен Гуркина — «Оттепель».
Кажется, ничего нет особенного в картине, изображающей пору ранней весны. Но вглядитесь внимательней в этот тихий уголок сибирского леса. В центре — ложбинка, покрытая жухлой, прошлогодней травой и заполненная стынущей талой водой. В зеркальной глади ее отражаются сосны и бездонное небо, какое бывает только весной и только на Алтае! Гиганты-сосны с ветвистыми кронами полукругом обступили ложбину, как бы сберегая ее зимний покой и охраняя от мартовского солнышка. А здесь, внизу, ещё царит зимний сон. Но если мы бросим взгляд дальше, в глубь леса, то увидим, что на дальней полянке, где солнце отвоевало свои права, стволы сосен золотятся, как янтарь. И кажется, что по ним бегут живительные и густые вешние соки.
Все здесь — и холодная голубовато-серая вода, и тихая дремотная тишина, ещё не разбуженная гомоном птиц, и предчувствие больших изменений в жизни леса, — создаёт впечатление трепетного весеннего пробуждения, рождает поэзию самой тонкой и нежной поры года, о которой так проникновенно сказано в стихотворении Тютчева:
Ещё земли печален вид.
А воздух уж весною дышит,
И мертвый в поле стебли колышет,
И елей ветви шевелит.
Ещё природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну прослышала она
И ей невольно улыбнулась…
Гуркиным написана серия произведений, воспевающих бурную стихию горных рек и порогов.
…Картина «Катунь. Морозное утро». Ничто не может остановить могучую и стремительную горную реку: ни огромные валуны, ни мороз. Восходящее зимнее солнце с трудом прорывается сквозь мглистый воздух и снежную пыль, заливая дальний лес, реку и клочки снега на валунах желто-розовым светом.
Не менее характерно зрелище небольшого горного водопада Балык-су («Водопад Балык-су»), По тайге через сваленные стволы деревьев и валуны пробивается маленькая горная речушка. На первом плане она отвесно падает вниз, образуя водопад.
Мы можем увидеть у Гуркина и маленькие горные речки, которые осенью можно спокойно перейти по тоненькой жердочке («Река Иедыгем»), и бурные, мутные потоки, которые с шумом и скрежетом катят по дну камни и ободранные стволы деревьев («Горная речка»). Всё здесь полно стремительного движения.
В несколько ином художественном ключе решены картины высокогорных озёр. Низко нависшие облака и свинцовые воды Каракольоких озер пробуждают мысли о далеко не так уж ласковой природе горного Алтая («Озеро Караколе, «Телецкое озеро»). Удивительно верно подмечено спокойное, величественное и несколько сумрачное состояние высокогорных озер в пасмурные дни и ненастную погоду. Тогда тёмно-зелёный кедрач бросает в воду совсем чёрные тени, облака нависают над лесом, и горы надвигаются прямо на человека.
Подлинным шедевром в алтайской живописи, воспевающей водную стихию, является картина «Озеро горных духов» (1907 г.).
Художнику удалось передать и то сложное состояние, которое испытывал человек, глядя на первозданную красоту высокогорных озёр, и то особое настроение, которое рождалось необычным сочетанием — существующей реальности, переданной художником, и тем фантастическим элементом, который он привнёс в неё.
Величественное, зеркально спокойное озеро. Оно только что освободилось ото льда. Лишь несколько искрящихся льдинок плавает по его зеркальной поверхности. Покой. Настороженная тишина… Взгляд наш, скользя по серовато-голубой поверхности воды, переходит к скалистым берегам, местами поросшим кедрачом. Далее громоздятся горные громады, на вершинах которых оседают клубящиеся тучи.
Колористическая гамма картины выдержана в благородных серовато-голубых и жемчужных тонах. Целая симфония холодных серых оттенков создает сильное впечатление суровой сдержанности. Озеро как бы дремлет в настороженной тишине. И рождается то необыкновенное чувство, когда пейзаж кажется фоном, — на котором вот-вот развернётся какое-то невиданное, фантастическое действие. Эта картина, величественная и спокойная, по словам Г. Потанина, вызывала в человеке «душевное равновесие».
А поэт И. Тачалов так отозвался об этом своеобразном свойстве гуркинской природы: «Там природа удивляет своей опрятностью. Тут всё чисто и нетронуто».
Любил и знал художник и щедрые июньские дни, когда благоухают альпийские луга, и ливни, свалившиеся из-за гор, щедро орошают алтайскую землю. Интересна в этом отношении картина «Алтай. Горная долина». Гуркин верно здесь подметил и передал пластическими средствами своеобразное переходное состояние в природе. Отшумел летний ливень, и солнышко все смелей проглядывает сквозь уносимые ветром рваные облака, заливая долину щедрым, летним теплом. Ещё скатывается по отрогу горы дождевой поток, а цветы, смятые внезапным ливнем, начинают подниматься и тянуть свои головки к солнцу. Кустарник и трава ещё полны влагой, вся долина радостно и умиротворенно улыбается. По небу бегут «последние тучи рассеянной бури», кое-где они стелются и по долине. И кажется, что это не тучи, а белые барашки, силуэты которых разрастаются и растворяются в воздухе. Привольно, свежо, радостно…
По мере накопления знаний и опыта, художник все чаше обращается к монументальным композициям. Прошли те времена, когда он был ещё в плену у натуры и обязательную для картины обобщенную ясность формы и эмоциональность заменял излишней выписанностью деталей.
Раньше, когда он начинал работать на Алтае, то часто жаловался на трудности работы на планере (живопись на открытом воздухе). В одном из писем того времени к Анохину он писал: Не могу схватить дымку, в которую одевается горный Алтай в солнечные дни, не удается мне также воспроизвести Алтай в ненастную погоду… Тут он какой-то более сильный и величественный в красках и формах».
В произведениях «Поздняя осень» («Бом Эзгер-Саяр»), «Вид на Белуху» Гуркин смело решает задачи панорамной композиции, прекрасно передает воздушные дали. Особенно это характерно для «Белухи», где дальний план буквально тает, растворяясь в воздухе и сливаясь с облаками. Пространство не замкнуто, как в произведениях 900-х и 10-х годов, а даётся импрессионистический прорыв вглубь. Здесь Гуркин уже далеко отошел от академической манеры и нашел свой пластический язык.
Образцом эпического пейзажа, вершиной всего творчества художника явилось монументальное полотно «Хан-Алтай», над которым он работал много лет. Картина написана о двух вариантах. Первый относится к 1907 году и хранится в Томске, второй — к 1936 году и украшает экспозицию Барнаульского музея.
По этому великолепному эпическому полотну видно, насколько вырос художник. Если раньше его интересовали отдельные мотивы алтайского пейзажа, различные состояния горного ландшафта, то тут решена более важная и серьезная задача, создан центральный художественный образ всего горного Алтая.
Во вступлении к каталогу выставки автор писал об этой картине: «Мощными, каменистыми, пестрыми грядами раскинулись громады гор. Крупные скаты их глубоко прорезаны ущельями. Всюду нависли хмурые скалы, готовые обрушиться обвалами над тёмными зияющими безднами. За ними уступами к облакам высятся исполинские гребни утесов. А дальше и выше, над голубой гранью неба, в прозрачной синеве, как рать сказочных богатырей, стоят великаны — цари гор, кругом раскинувши свои шатры. Гордо подняли они свои снежные вершины и сияют ими в высоте. На громадных шлемах их, как драгоценные камни, рубины, изумруды, блестят ледники. Они окаймлены вокруг узором причудливых окал и мощными пластами снега. Всёвокруг первобытно, грандиозно и величаво…Какой везде простор и какая мощь!..Это ты, заколдованный, угрюмый, царственный Алтай! Это ты окутался туманами, которые, как мысли, бегут с твоего могучего чела в неведомые страны. Это ты, богатырь, дремлешь веками, сдвинув свои морщинистые брови, и думаешь свои заветные добрые думы…»
Последний период творчества
Последний период жизни и творчества Г. И. Гуркина (1917—1937) был также плодотворным, хотя и нелёгким. Эмигрировав в 1919 году в Монголию, а затем в Туву, он быстро осознал свои ошибки и в 1925 году добился разрешения вернуться на родину. К этому времени разрозненные ранее племена алтайцев-кочевников были объединены в Ойротскую автономную область, и художник увидел новую жизнь родного края.
В 1926 году Гуркин участвовал в двух крупных московских выставках. На одной из них произведения живописца увидел А. В. Луначарский и дал им такую оценку: «Отмечу ещё замечательные по тонкости живописи, прямо-таки драгоценные по краскам пейзажи Чороса-Гуркина, ойротского художника с Алтая. Как забралась на Алтай такая утонченная живопись, я уж не знаю».
Высокую оценку получили произведения Гуркина в столичных газетах и журналах.
Важным событием в культурной жизни, нашего края была Первая всесибирская выставка и первый съезд художников в Новосибирске (1927). Гуркин не был на съезде, однако его имя неоднократно фигурировало в оживленных дискуссиях и спорах, отмечалась значительная роль реалистического искусства художника в развитии культуры Сибири. Писателем В. Зазубриным было оглашено приветственное письмо Гуркина съезду.
Много сил и времени отдавал Григорий Иванович в эти годы просветительной деятельности и этнографии. Им выполнено несколько плакатов, пропагандирующих оседлую жизнь алтайцев, иллюстраций для национального букваря и т. п. Продолжал он работу и по сбору материалов в области духовной и материальной культуры алтайцев. Около 3000 рисунков было переданы в 30-х годах художником в дар местному краеведческому музею.
С большим энтузиазмом относился Гуркин к своей педагогической деятельности. У него учились такие известные в Сибири художники, как Н. И. Чевалков, Е. Г. Тюменцева, Д. И. Кузнецов, в 1932 году при областном музее была организована под его руководством и по его инициативе детская художественная школа…
«Труд, искусство — моя цель. В труде — моя любовь, мой отдых и моя радость. В нем мое воспитание и благополучие. Твердо, неуклонно иду этим путем»,— таково-жизненное и художественное кредо замечательного сибирского живописца.
После смерти Г. И. Гуркина. (Г. И. Гуркин был репрессирован в 1937 году и умер в октябре того же года) произведения его, к сожалению, не сохранились должным образом (некоторые рассеяны по частным собраниям, другие утеряны). Всего же в творческом наследии незаурядного художника насчитывалось более 5000 произведений.